В День космонавтики 12 апреля в Региональном центре выявления и поддержки одарённых детей «Успех» прошла видеоконференция с Юлией Пересильд. Актриса, побывавшая вместе с режиссёром Климом Шипенко на Международной космической станции, чтобы снять художественный фильм «Вызов», отвечала на вопросы школьников. Такой сеанс связи был организован неслучайно. В эти дни в центре «Успех» проходили учебно-тренировочные сборы к Межрегиональным соревнованиям «Курский CanSat-2022» по ракето- и спутникостроению. В сборах (и диалоге со звездой) приняли участие ребята из Курской, Орловской, Белгородской областей и Республики Ингушетии. Редактор Курского кинофонда Оксана Саницкая тоже побывала на встрече и внимательно выслушала все прозвучавшие вопросы и ответы. – Юля, вслед за Юрием Гагариным мы говорим «Поехали!» и спрашиваем, как изменилось ваше отношение к Дню космонавтики после полёта? – Поскольку мы были киноэкипажем, то говорили: «Начали!» Поэтому использовать можем оба эти слова. В День космонавтики дети рисуют ракету, но на самом деле она выглядит совсем иначе. Так и отношение к празднику у нас теперь иное. Мы увидели, что за нашими прекрасными космонавтами стоят тысячи специалистов. Это и конструкторы, и инструкторы, и врачи, и рабочие, которые обеспечивают подготовку ракет на Байконуре, и огромное число заводов, которые занимаются питанием, одеждой, новыми разработками. Космическая отрасль – целый мир. – Сложно ли было проходить этап подготовки к полёту? Что вы чувствовали в этот период? – Я часто чувствовала себя героем фильма Стэнли Кубрика «Цельнометаллическая оболочка». Вы же понимаете, что я не состою в олимпийской сборной России, а занимаюсь своей профессией, я актриса. Помню день, когда на мою реплику «Я хорошо плаваю, даже долго могу», мне ответили: «Да, да, вот ту пятиметровую вышку видите? Давайте поднимайтесь наверх, прыгайте!» И вот этот прыжок с вышки стал метафорой на всё, что с нами происходило. Было очень много нового. Сначала был очень непростой отбор, в первую очередь со стороны медицины. Нам делали кучу рентгенов, МРТ, врачи смотрели наши зубы, кости, строение позвоночника, носовых перегородок (в случае искривления в космос уже нельзя), проверяли зрение, уши – медицинское обследование было подробнейшим. После этого начались испытания – центрифуга, вестибулярное кресло, орто-стол, велосипед… Честно говоря, их я достаточно легко проходила, хотя видела, как выносили людей с вестибулярного кресла. Потом началась теория, и её тоже было много. Огромные учебники нужно было выучить за 22 дня и сдать экзамены по конструкции и компоновке транспортного пилотируемого корабля «Союз», пребыванию на станции и нештатным ситуациям. Огромное количество аббревиатур: РПВ-1, РПВ-2, РДСП, СОКС, СОТР, РУДН, РОВО, СОЖ – было ощущение, что за первые 15 дней нужно выучить какой-то китайский язык. А все между собой общаются этими аббревиатурами, и если ты их не знаешь, ничего не поймёшь. Это испытание непростое, поэтому космонавты и готовятся достаточно долго. Мы не были бортинженерами, но не были и туристами. Чем-то средним – участниками космического полёта. Так было впервые. Потому что туристы обычно ничего не делают, никакие кнопки не нажимают, пристёгиваются, отвечают за свой скафандр – и всё. Я откачивала конденсат, выдвигала ручку управления ориентацией, включала РПВ-2, следила за давлением, рассчитывала порционный кислород, мы все проверяли герметичность, следила за секундомером – это непростая история была, безусловно. Надо было быть очень сконцентрированным 24 часа. – В фильмах иногда показывают, что при подготовке космонавтов закрывают в герметичных комнатах, куда не проникают ни свет, ни звук, существует ли такой этап подготовки на самом деле и сколько он длится? – Это называется сурдокамера, в ней космонавт должен провести несколько суток не засыпая. У нас этого испытания не было, хотя я очень просила: мне было дико интересно. Наш этап подготовки был сокращён. Кроме того, мы готовились к съёмочному процессу, разрабатывая огромное число планов. Хотя в случае с космосом что-либо прогнозировать, как мы позже убедились, вообще невозможно. Я видела, как ребята из отряда космонавтов после 2-3 суток в сурдокамере шли в медкорпус проверяться у врачей, у них было очень специфическое состояние. – Какие чувства вы испытали, когда увидели земной шар в иллюминаторе? – Первый раз я увидела поверхность Земли, когда мы ещё пристыковывались. Из другого иллюминатора в этот момент была видна МКС. Честно говоря, в то, что это настоящие объекты, а не гигантские декорации, очень сложно поверить. Вокруг абсолютная пустота, темнота, из которых вдруг возникает невиданная сумасшедшая птица – солнечные батареи МКС источают необычный свет, что делает её большим красивым инопланетным существом. Когда увидела край Земли, не поверила. Только потом, когда уже были открыты люки, мы смогли спокойно посмотреть на Землю. Она невероятно красивая. Все картинки, изображающие нашу планету, даже компьютерная графика, не сравнятся с тем, какая она есть на самом деле. Она очень беззащитная, воздушная оболочка с облаками делает её нежной, уязвимой, у меня очень материнские чувства рождались, когда я на неё смотрела. – Какой у вас был распорядок дня на МКС? – Каждое утро или накануне вечером приходила Форма-24, где с точностью до 5 минут было расписано время каждого участника космического полёта. Сразу скажу, столько времени, сколько нам выделяли на съёмки, было чрезвычайно мало. В среднем съёмочный день обычной киногруппы в несложных природных условиях длится 12 часов, но может увеличиваться. Однажды мой съёмочный день составил 22 часа. За эти 12 часов, если речь идёт не о сериалах, хорошо если удаётся снять 4-5 минут полезного материала. Если это арт-хаусные или сложнопостановочные моменты, бывает, что всего минуту в день киношного времени снимешь. Очень трудно объяснить чиновникам и космонавтам, что за выделенные нам 2 часа в день мы не сможем ничего снять, а успеем в лучшем случае расставить камеры, свет и прочитать сцены. А ещё нужно надеть костюмы, развесить микрофоны, а нас с Климом из киношников всего двое. Поэтому по Форме-24 мы снимали часа по 3-4 в день, но договорились с членами экипажа и командиром и дополнительно снимали ночами. На вопрос, чего вы боялись, я всегда отвечала, что нельзя представить ничего страшнее той ответственности, которую возложили на меня и Клима. Прилететь туда и понять, что мы не сможем снять кино, потому что не работает автофокус (а никто тебе не скажет этого заранее, потому что до тебя никто этого не делал), или просто потому, что нас всего двое, а съёмочная группа на Земле 80-100 человек, страшно. – Когда мы увидим фильм «Вызов» на экране? – Мы скоро приступаем к наземным съёмкам. Из космической части получилось 52 минуты материала. Как вы понимаете, каждая его секунда нам дорога. Конечно, хотелось бы, чтобы всё вошло в фильм, но он не может длиться 4 часа. Надо придерживаться драматургии. Моя героиня торакальный хирург – она делает операции на лёгких. Мы ждали возвращения нашего командира Антона Шкаплерова и космонавта Петра Дуброва, который из-за нас остался на орбите на полгода, а в целом провёл там 355 дней. Уже стало ясно, что со здоровьем у них всё хорошо, и теперь приступаем к работе. – Что стало настоящей неожиданностью в космосе и оказалось совсем не таким, каким вы это себе представляли? – Это было всё! Честно. Как бы нас ни готовили, а я была отличница и дотошно ночами бесконечно учила теорию, стараясь всем доказать, что я точно всё смогу, было неожиданным всё. В космосе самые простые вещи, которые мы с вами делаем, не задумываясь – сон, поход в туалет, мытьё, приготовление пищи, её приём – целая большая операция. Просто так сделать себе чайку не получится. Всё чрезвычайно опасно. Для того чтобы включить прибор, который нагревает воду, ты должен совершить определённое число манипуляций, отключив и включив множество тумблеров. Отрезаешь пакетик, вставляешь в трубочку, а вы должны понимать, что станция уже не новая, ей немало лет, там всё уже чуть-чуть подтекает. И когда кипяток наливается, часть может вылететь, полетев к твоему соседу и прилипнув к его телу. Получается страшный ожог, потому что снять воду с тела не так просто. Туалет тоже приключение то ещё… Но половина моей юности прошла в детских пионерских лагерях, я человек небрезгливый, рукастый, всё делаю быстро, это меня и спасло. – Как вода ведёт себя в космосе? – Жидкость превращается в желе, не растекается, поэтому и опасна в горячем виде. Если открыть бутылку и нажать на неё, вылетит шарик и будет летать, его можно выпить из воздуха. – Когда вы уже были на борту, вам что-нибудь рассказывали про инопланетян? – Как сказал первый человек, вышедший в открытый космос, Алексей Леонов, пусть у космоса останутся какие-нибудь тайны. Вот пусть и у нас с космосом они тоже немножко останутся. – Сколько вы пробыли в космосе и как изменилось ваше самоощущение после приземления? – В космосе мы пробыли 12 дней. Совершили 183 витка вокруг Земли: 182 за 12 суток и ещё один – на расстыковке. Полное отсутствие веса – совершенно фантастическое состояние. Самолёт ИЛ-76, на котором проходили тренировки, создаёт искусственную невесомость, но она иная. Ощущение от того, что ты можешь летать, невероятно. И, конечно, самочувствие у тех космонавтов, которые долго пребывают на МКС, очень непростое. Чтобы не потерять физическую форму, они много занимаются спортом на станции – утром и вечером, а перед спуском особенно интенсивно. У нас таких тренировок не было, хотя это критическое число дней, когда мышцы начинают атрофироваться. По возвращении было тяжело. Ноги были ватные, как будто передвигаешься по дну водоёма. Курская художница Наталья Делова подарила актрисе свою картину «На краю Вселенной», которую уже отправили в Москву: «Я тоже мечтаю о космосе. Очень жду фильм «Вызов», хочу увидеть и испытать всё то, что испытали и увидели вы. Мой подарок – это надежда всей нашей галактики на мир, потому что здесь союз светлой и тёмной силы, я надеюсь, что всё у нас будет хорошо. Вам спасибо за то, что преодолели этот страх, реализовав мечту всех нас, художников-фантастов, и творческий человек побывал в космосе, да пребудет с вами сила!» – Какой смысл вы вносите в слово «космос»? – Можно я пошучу на этот счёт? В какой-то момент, когда мы уже готовились к спуску, у нас произошла нештатная ситуация. Станция стала разворачиваться и развернулась почти на 60 градусов. И везде – «Аlarm», «Alarm», «Alarm» (тревога – прим. ред.), а нам вообще-то завтра спускаться, и небольшие проблемы есть с кораблём… Мы в этот момент снимали. Остановились. И вдруг летит Олег Новицкий. Я спрашиваю: «Олег, это всё? Не летим завтра? Может, останемся подольше?» А Клим тут же подхватывает: «У нас ещё пару сцен есть…» И тут я спрашиваю: «А в целом, это сейчас что?» И Олег Викторович выдал фразу, которую я всю свою жизнь произносила, но для меня она имела кардинально другое значение, а теперь, когда я её слышу, вспоминаю только это: «Это космос, детка!» Космос для меня – это что-то непредсказуемо прекрасное, непредсказуемо опасное, непредсказуемо красивое, непредсказуемо ужасное, непредсказуемо принимающее и непредсказуемо отталкивающее. Вот главное слово, которое характеризует космос, – непредсказуемость! – Какие у вас были ощущения на взлёте и посадке? – Посадка опаснее, чем старт. Нештатные ситуации зависят, в том числе, и от погоды. Например, когда в казахском Жезгазкане приземлялись Антон Шкаплеров и Петя Дубров, капсула ровно встала, но из-за ветра парашют понесло, и она перевалилась на бок. Это даже не считается нештатной ситуацией. Мы сели ровно, с небольшим наклоном. Пока летишь, ты видишь из иллюминаторов по бокам, как горит твоя капсула. Как бы всё неплохо, но мы горим. Внутри становится тепло. Когда открывается парашют – это лучшие американские горки в мире. Потом взводится кресло – странное ощущение. В корабле три кресла – это ложементы, которые отливаются для каждого космонавта индивидуально, с расчётом амортизации, чтобы в момент посадки избежать переломов костей. Кресла взводятся, то есть поднимаются. Это происходит так резко, что я почувствовала не движение кресла, а как будто пульт, который был перед моим лицом, на меня упал. – На каком языке общались члены экипажа из разных стран? – Для меня МКС – идеальная модель мира. Там нет границ, все люки всегда открыты, все друг друга видят. Мы с нашими иностранными коллегами очень подружились. Когда прилетели, сразу почувствовали, что мы все свои, национальностей нет. Американец, француз, англичанин, японец, Олег Новицкий – белорус, мы русские… Там не возникает вопроса, на каком языке говорить. Американские и европейские астронавты проходят обучение в нашем центре подготовки космонавтов. А наши русские ребята ездят в НАСА и тоже там проходят подготовку, потому что станция совместная. Если случится пожар, разгерметизация, выброс аммиака, очень важно, чтобы все знали, что делать и что находится друг у друга на сегменте. Станция же одна на всех – это один большой общий космический дом. Очень многие иностранные космонавты знают русский язык, поэтому мы общались иногда на русском, иногда на английском. В нашем полёте был француз Тома Песке. Свой первый полёт он совершил под командованием Олега Новицкого, поэтому он хорошо знает русский язык. Я восхищаюсь дружбе космонавтов – после полётов наши ребята вместе с астронавтами, тайконавтами, гаганавтами (так называют космонавтов в разных странах – прим. ред.) встречаются, созваниваются, навсегда оставаясь боевыми товарищами. – Как ваши дочери переживали отсутствие мамы, когда до неё нельзя дозвониться почти две недели? – Перед стартом, когда мы уже были на Байконуре, мне звонили многие разные люди. Для меня эти звонки разделились на две категории. Одни говорили: «Ты будешь героем, это победа, мы в тебя верим, желаем удачи, ты – первая, лети, ни о чём не думай!» А другие: «Господи Боже мой, может ты не полетишь, может ты просто уедешь оттуда, ну зачем это всё нужно, у тебя было всё так хорошо!» И они тоже желали мне удачи, но просто очень боялись. И знаете, в чём удивление? Близкие родные люди не говорили про первенство и победу, все просто опасались за жизнь и понимали, что это всё равно большой риск, несмотря на то что наши ракеты всё-таки надёжные. Дочери, конечно, переживали. Но они как-то классно держались и не подавали вида. Только тогда, когда всё осталось позади, рассказали, как им было волнительно и страшно. Вот пошла ракета, и что произойдёт через 10 секунд, никто не знает. Но всё произошло хорошо. – Космонавты, которые приезжали в Курск, делились, что при созерцании планеты из космоса возрастала их любовь к Родине, у вас тоже так было? – Не только к Родине. Для того чтобы полюбить свой дом, нужно из него уехать. Я родилась в Пскове, но полюбила свою псковскую землю тогда, когда уехала учиться в другой город – ценность родной земли сразу стала ощутима. Такая же история и здесь. Как только отрываешься от Земли, думаешь, Боже мой, вот она эта планета, нет больше этого ощущения, когда ты идёшь по земле. Вроде бы, чего особенного, земля и земля, трава, цветы…. А теперь я думаю, надо же, травка, птицы поют, ты можешь просто сесть на землю. Мы не осознаём, какое сокровище в наших руках. Не понимаем, что на самом деле наша планета хрупкая, нежная, очень беззащитная. Её надо беречь. Многие хотят побывать в космосе, но мы так редко поднимаем голову наверх. Как давно вы разглядывали фигуру дракона в облаках? Кто из вас помнит, какой вчера был закат? А какой была эта осень? Какой снежной была зима? Все мы хотим куда-то туда далеко, но вокруг нас космоса тоже много! Нужно только распахнуть глаза. Сначала надо полюбить Землю, и только потом полюбить космос. Оксана САНИЦКАЯ
Фото: Курская правдаКурская правда
Источник: rambler
